Сейчас очень остро стоит вопрос в ЕС и во всем мире о возможности патентования ранее неизвестных живых существ, живых организмов и частей живых организмов как собственности крупных корпораций. В мае 1998 года было голосование по этому вопросу и Европарламент уступил давлению крупных корпораций, использующих биотехнологии, таких как Dupon и Monsanto, и принял решение о возможности патентования таких организмов. До этого запатентовать можно было только новое изобретение, а теперь, например, путем расшифровки генетического кода ДНК, открывают новые гены и патентуют их как изобретение, а при соответствующем законодательстве ТНК получают в собственность и собственно информацию, содержащуюся в генах человека и животных. Сложно представить, чем это грозит человеку. Такой пример: есть множество видов растений, которые не открыты научно, не внесены еще в общие списки существующих на Земле видов растений (растения стран третьего мира и России), многие ТНК исследуют эти виды, патентуют их как свою собственность и получают право на урожай, который с помощью этих видов выращивается в этих странах. Те, кто использует их после патентования, должны либо платить за использование собственности корпорации, либо отказаться от их использования. ТНК, имея официально зарегистрированный патент в Европе или США, имеет возможность очень сильно давить на страну третьего мира. Таким образом, какая-то ТНК может предъявить претензии на весь национальный урожай, если в его состав входит этот «новый» вид, который выращивается уже тысячи лет на данной территории. Между странами есть соглашения о соблюдении закона о патентах. В Канаде, в отличие от других стран, по закону о патентах не признается за открытие недавно открытый вид или кусок генетического материала, и их нельзя запатентовать.

О патентовании генетически измененных продуктов и применении их на с\х рынке: допустим, патентование генетически измененных сахара и свеклы приводит к тому, что сахарная свекла обладает лучшими свойствами: скороспелостью, урожайностью; поэтому, корпорация, которая имеет на нее патент, продает другой, та начинает выращивать эту сахарную свеклу гораздо успешнее, чем обычную. Ни один фермер не может купить право на выращивание этой свеклы, так как оно дорого стоит, и в условиях рынка он разоряется. У корпорации очень много инструментов финансовых, кредитных и других, чтобы «выжать» фермеров с рынка. То есть это приводит к уничтожению мелких хозяйств. В данный момент таким образом очень серьезное влияние оказывается на мелкое с\х, на фермеров за счет внедрения большого количества продуктов генетически измененных, обладающих лучшими с\х качествами: урожайностью, скороспелостью и так далее, и которые могут применять только крупные с\х корпорации, а фермеры постепенно вытесняются с рынка. Существует такое понятие как генная инженерия, то есть возможность изменения свойств генетического материала любого организма, которое приводит к необратимым последствиям в развитии этого организма. Что касается полезности генетически модифицированных продуктов - ни один эксперимент пока не прошел испытание временем на безопасность этих продуктов. Порядка тридцати лет должны проводится исследования таких продуктов, чтобы понять их опасность или безопасность. Также к патентам на жизнь относят клонирование, то есть клонированные элементы патентуются. Существует также знаменитый патент на так называемую онко-мышь. Но это противоречит закону, так как это животный организм, а не только лекарство. Приводят примеры, что генетически модифицированный продукт токсичен - скоту скармливают стимуляторы роста, а потом они накапливаются в человеке. Насколько это влияет на человека пока не известно. Генная инженерия может косвенно повлиять на экосистему. Я хочу сказать о социальном факторе, не сама по себе генная инженерия и продукты модификации - плохо, а то, что они используются таким образом, даже если они безопасны. Обладание патентом дает власть над рынком и фермерство умирает. Если бы исследователи были альтруистами, вывели свеклу и сказали: «Вот Вам, пользуйтесь, пожалуйста», а тут вопрос в социальных последствиях. Само клонирование может и не нести за собой негативных последствий, и могут быть даже позитивные моменты, но так как все это используется узким кругом организаций в их собственных целях, появляется социальный фактор. Цель у корпорации не открыть новые технологии и всех накормить, а получить монополию на рынке, контроль над страной третьего мира. Проблема в том, что открытия становятся собственностью отдельной группы людей. Я не против генетической модификации как варианта исследования, но против нее как возможности влиять на сельское хозяйство.

Дискуссия

А.: На чем основывается уверенность, что генетически модифицированные виды не вытеснят природные?

А.: Нет ничего гарантированного. Вид, который выживает в естественных условиях, имеет больше вариантов в своем развитии, чем искусственный, поэтому он не сможет им сопротивляться долгое время. Я думаю, что они не будут особенно влиять, даже если семена будут распространяться, потому что даже современные культуры сильно отличаются от природных. Новые подвиды, выведенные генной инженерией, будут более устойчивы и в экосистеме будут подавлять другие. Но я особой опасности в генной инженерии не вижу.

А.: В отношении патентов на жизнь мы имеем качественное и количественное изменение объекта собственности. Корпорация со штаб-квартирой в США оказывается собственником определенного растения или животного вида, который в очень далекой стране третьего мира. И собственность расширяется качественно: это уже не собственность на вещь, это уже собственность на информацию о вещи. Таким образом, благодаря такому развитию механизмов собственности, те, кто концентрирует финансовый капитал, политический капитал получают возможность более гибкого контроля за теми, кого они эксплуатируют.

А.Козлов: Страшно то, что патенты распространяются именно на генетический код - структуру, которая несет информацию об организме. Корпорации пытаются приватизировать живую природу. То, что часть меня может быть чьей-то собственностью, пока еще не улеглось в сознании людей, и поэтому с этим еще можно бороться. Часть стран сопротивляется принятию такого закона о патентах: Канада, Австралия. Канада не поддерживает патенты на жизнь.

А.: Возможно ли остановить процесс патентования? На сколько сильны те движения, которые существуют сейчас в Европе?

А.Козлов: Были демонстрации, бойкоты конференций по генной инженерии, но Евросоюз несмотря ни на что принял закон о расширении понятия о патентовании.

А.: Остановить процесс патентования более реально, чем многое другое, потому что это что-то новое, что не утряслось еще в обыденном сознании. Собственность как таковая - моя машина, моя фабрика - это все священно, это веками укладывалось в сознании. А вот то, что часть меня или часть елки может быть чьей-то собственностью, еще не «утряслось», и с этим легче бороться.

А.Козлов: Технологии могут и должны развиваться. Борьба с этим законом о патентах и корпорациями не имеет никакого отношения к развитию науки. Один из лозунгов, под которыми развивается генная инженерия - возможность «всех накормить». Это не борьба против развития науки. Существует ведомственная наука, которая нуждается в финансировании. Если люди оплачивают исследования, экспедиции для открытия новых видов, а потом используют этот вид в своих целях - это логично, это своеобразная интеллектуальная собственность. Но дело не в этом, а в монополизации права на использование этого вида. Мы получаем вред не от самого авторского права, а от ТНК.

А.: Я хотел бы пофантазировать на тему, почему это опасно. Дело вовсе не в том, что на Западе есть фермеры, которых давят, а у нас колхозная система и поэтому нам это не страшно. Леша упрощал проблему, когда говорил о носителях информации в живом мире. Поэтому кажется, что есть какие-то регионы, которые хорошо исследованы национальной наукой, поэтому им это не страшно. Дело не в этом. Патентование активно распространяется не только на виды, но и на генетический код - ту структуру, которая значительно меньше клетки и несет информацию внутри человека и всех живых организмов. Все мы зависим от разных веществ, которые принимаем - лекарств, стимуляторов - и качество продуктов ухудшается все время. Можно себе представить, что через несколько десятков лет в человека будут вводиться какие-то вещества еще до рождения. А представьте себе, что они уже кем-то запатентованы. Это значит, что мы все будем должны этим корпорациям. Поэтому, смысл борьбы анархистов с государством понятен: не должно быть такого мафиози с пистолетом, который в силу своего существования со всех собирает деньги. Речь идет о том, что постепенно рядом с государством возникают и даже приходят на смену государства корпорации. Все дело в этом, а к развитию науки патентование вообще не имеет никакого отношения.

А.: Человек обладающий патентом уже является монополистом.

А.: Вопрос о разделении использования изобретений и видов. Генетический код есть, был и будет всегда, они его только исследовали, записали. Что преобладает у зеленых тех стран, где принят данный закон: борьба с патентами на жизнь или с дальнейшими исследованиями генной инженерии?

А.Козлов: Это связанные понятия. В основном, ведется борьба против корпораций, которые занимаются и тем, и тем. Она ведется в разных формах: уничтожение экспериментальных посевов, бойкот лабораторий, конференций. Экологическими активистами и левыми организациями в Европе проводились акции против принятия законов, но Евросоюз, несмотря на протесты, бойкоты конференций по генной инженерии и патентам, принял закон о расширении понятия патентования. Большей популярностью пользуется вопрос о жизни, так как это этический вопрос. Генетика - сложная наука, и преобладает мнение, что ничего страшного в генетически измененных продуктах нет. С патентами на жизнь и со связанными с ними экспериментами вопрос и в другом - потребительским отношением к подопытным животным: неосторожное высказывание, что корова - это куча клеток на четырех ногах, и ничего больше, тот факт, что для клонирования одной овечки понадобилось более 300 животных, которые были убиты. Это проблема этичности опытов на животных. Вопрос в том, этично или не этично получить патент на объект живой природы и его использовать. Живая природа по определению принадлежит всем. Это существенный вопрос. По отношению к России проблема биопатентов или биопиратства сейчас не стоит. По этому поводу никто еще не задумывался. Также обстоит дело с бойкотом корпоративной продукции, хотя это актуально для России. Необходим бойкот корпоративной продукции и пропаганда бойкота корпоративной продукции, потому, что весь «грязный список» корпораций активно действует в России - начиная с «Coca-cola» и заканчивая «Nestle». И все мы видим их продукцию на каждом углу, рекламу этой продукции, которая идет на всех уровнях: визуальном, слуховом. Большую часть потребительского рынка составляет продукция ТНК и некоторые левые и экологические активисты позволяют себе использовать корпоративные продукты. Хотя кофе Nescafe и самое дешевое, и на вкус ничего. Мы начали у себя в регионе акции бойкота (в Воронеже, Липецке), были нелицеприятные разговоры с представительствами «Coca-cola» и «Pepsi- cola» у нас в городе. Большинство населения ничего не знает о деятельности корпораций. Например, «Coca-cola» - это абсолютно потогонная система труда, с системой рейтинговых увольнений: по графику , то есть двоих в конце месяца нужно уволить и взять новых, запрет деятельности профсоюзов, отсутствие контрактов, неоплачивание больничных. Плюс зонтичная система корпорации, позволяющая выкачивать всю прибыль сразу. Например, вся прибыль с Орловского завода «Coca-cola» идет непосредственно в генеральное представительство, так как это дочерние предприятия, то есть на местном уровне ничего не остается, налоги не платятся в областной бюджет. Такие представительства есть во всем Нечерноземье. После начала распространения нами информации об этом, изменилось отношение людей к этой продукции.

А.: Как уровень зарплаты на заводах России соотносится с зарплатой на этом заводе и в представительствах?

А.: В 2-3 раза выше, переработки нет, внеурочные часы не ставятся, они работают по 12 часов без перерывов. Попытка организации профсоюзов в Воронеже была пресечена увольнением всех заподозренных в участии людей. Любая продукция корпорации достойна бойкота, даже если она безопасна, потому что это монополизация рынка. Нужно подходить с различных сторон к самому бойкоту - например, занимаясь «Coca-cola», мы узнали как ее производят, какие условия труда, принципы организации корпорации. То, что она оказалась «грязной» на всех уровнях, распространение об этом информации оказало влияние на отношение населения к этой корпорации. А потенциальная возможность бойкота этой корпорации ставит под сомнение ее выживаемость в регионе - несмотря ни на что, конкуренты у них все же есть.

А.: По-моему, сейчас организовать бойкот корпорации очень сложная задача. Очень сложно добиться, чтобы у компании действительно упали объемы продаж. Почему я так считаю: сейчас идет непрерывный рост потребительских ценностей в нашем обществе. Необходимо, чтобы сознание изменилось хотя бы у группы людей, относящихся при этом к платежеспособным, при этом они должны предпочесть неучастие в создании глобальных проблем, тому, что кофе дешевле, и купить другой товар. Это очень сложная задача. При этом продолжается реклама товара. Я считаю, что это связано с экологическим образованием вообще. Может быть стоит делать антирекламу, что эта продукция ненатуральная, низкого качества. И человек сам может решить, что ему покупать. Мне кажется, этим можно сократить объем продаж, хотя вытеснение этой корпорации с рынка при нашей нестабильной экономической ситуации мне представляется невозможным.

А.: Я считаю, что наоборот - при стабильном рынке сложно вытеснить корпорацию.

А.: Я считаю, что это долгосрочная кампания, которая должна вписываться в экономический механизм. Вопрос так же в том, что если мы бойкотируем одну корпорацию, то этим мы помогаем другой корпорации пробиться на рынок. Есть ли у нас ресурсы, чтобы бойкотировать их обе и не поможем ли мы тем самым третьей?

А.: Есть еще вопрос монополии, независимо от того монополия корпорации это или нет, вообще антимонопольная борьба. Невозможно бойкотировать сразу все монопольные продукты. Кампании против Shell или MacDonalds связаны скорее не с тем, что это ТНК, а с их политикой в Нигерии и вообще в странах третьего мира. Нам нужно исходить не от противного, не от борьбы с ТНК, а исходить из интересов локального сообщества. Мы должны выступать не столько против ТНК или государственных монополий, а за местное потребление - чтобы люди в первую очередь обращали внимание на произведенное в их сообществе. И, исходя из этого, мы не только ТНК, но и внутренние монополии отрежем от этого сообщества. Только если это на национальном уровне: русский продукт - нерусский продукт - это ловушка. Это должно быть на уровне локального сообщества: города, сельского района.

А.: Не стоит недооценивать опасность своеобразного национализма -лозунги типа «Будьте русскими - покупайте русское» очень хорошо воспринимаются обывателем. Националистам просто вдолбить такие лозунги в голову.

А.: Национализм тут происходит именно на уровне лозунгов - политики, но не экономики. Примеры: шоколадная фабрика в Самаре, которая куплена «Nestle», и технологически и финансово вовлечена в систему «Nestle», при этом все строится на идее «Россия - щедрая душа». Другой пример: производство сигарет «Золотая Ява», которое рекламируется как «Ответный удар» на фоне Нью-Йорка, - экономический и финансовый проект «Филипп Морис».

А.: Стремление к экономическому изоляционизму не самая страшная сторона национализма и наименее реальная; самое страшное, что под лозунгами борьбы с глобализацией к власти придут внутренние монополисты, которые будут использовать свою экономическую власть для решения политических задач и наоборот. Они вполне могут прийти под видом борьбы с жидо-массонским заговором и начать строить концлагеря. При этом они будут участвовать в глобальной экономике, прикрываясь националистическими лозунгами, при этом внутри страны это будет напоминать Германию начала 40-х годов. На Украине стоят рекламные щиты на улицах: «Политика в защиту национального производителя». Для нас это более сложный вопрос. Лозунги - это одно, а мировое разделение труда - совсем другое, и ни Украина, ни Россия никуда от него не уйдут. Политика все равно не будет антиглобализационной. Если мы покупаем продукцию местного киевского завода, это может быть частное предприятие, а может быть - построенное на деньги ЕБРР. Если мы покупаем продукцию киевского завода «Прима», а не «Филипп Морис», то мы поддерживаем германскую фирму «Риенте», которой принадлежит этот завод.

А.: Почему, живя в Питере, я должен покупать именно питерское, стремясь поддержать именно петербургского производителя или петербургский бюджет? Покупая товар, произведенный, например, во Владивостоке, я помогаю людям, которые живут в Приморье и которым живется достаточно тяжело. Почему я должен замыкаться на локальном сообществе, если я испытываю солидарность к этим людям? Точно также я испытываю солидарность к людям в третьем мире. Поэтому, покупая ту или иную продукцию, я всегда поддерживаю людей, работающих на том или ином заводе. Единственное, что я не могу знать - в каких условиях они работают. На мой взгляд, бесперспективно пытаться отследить, откуда товар пришел, потому что компоненты производились может быть варварскими способами, но я об этом никогда не узнаю, потому что современная продукция вся очень сложная. Главное - не зацикливаться на проблеме потребления, а заниматься вопросами политики. Единственный последовательный выход - мировая революция.